За несколько часов до единственного концерта в Красноярске Нино Катамадзе заглянула в эфир «Авторитетного радио» и поговорила с Сергеем Васильевым. Получасовую беседу можно послушать. А на сайте «Город Прима» — текстовая версия. Устраивайтесь поудобнее.
— В программе концерта будут не только новые песни из альбома «Yellow», но и старые?
— Песни не бывают старые.
— Хорошо, а какие бывают песни?
— Любимые.
— Давно восхищаюсь Грузией и мне кажется, что там, так или иначе, поют все, от мала до велика. Но, удивительно, артистов всё равно не так много, не задумывались, почему?
— Очень много фольклорных групп, церковных, альтернативных, но они в Европе в основном.
— То есть, я так понимаю, что до нас просто не всё доходит?
— Раньше, понимаете, было проще, было очень много музыкальных передач, которые позволяли артисту ближе подойти к зрителю, сейчас этого нет, и поэтому сложнее как-то рассказать о себе, делать гастрольный график, всем узнавать какие-то музыкальные новости.
— Возвращаясь к цветовому расположению альбомов, хотелось бы спросить, а вы только в своей музыке видите цвет?
— Видеть ауру в цветах, это какая-то начальная встреча, соприкосновение, когда видишь человека, вокруг него возникает какая-то аура. Так вот о цвете, когда мы выпустили первый альбом, он был белый, а следующий — черный. И когда мы слышали, как рассказывают про наши песни: «А это было в „Черном альбоме“ или в „Белом“?», вот оттуда и пошло. И нам это очень подходит, потому что сам цвет очень свободный, нежели слово, которое определяет какую-то эмоцию. Слушая музыку можно получить свободу, а свобода — это только цвет.
— А когда вы слушаете других исполнителей, у вас возникают цветовые картинки?
— Конечно.
— У всех творческих людей в окружении должны быть творческие люди, но не каждый человек подойдет. Как вы определяете, ваш человек или не ваш? Вот с Вакарчуком вы общаетесь, с Башметом, с Сережей Бабкиным, я вижу.
— Да-да, с ними, да.
— Так как определяете? Количество людей, которые вас окружают, огромно, на фестивалях, например, или на гастролях.
— Во-первых, сама музыка определяет направление фестиваля, концерта, с кем ты дружишь. Просто на дороге, по которой ты идешь, сами встречаются эти люди, но и я считаю, что не имею права выбирать людей. Кто твой человек, он всё равно останется, всё определяется тем, какое у вас внутреннее сердцебиение, какие у вас внутренние ценности. У нас непростая жизнь, у нас рядом и война, и ненависть, и много чего ещё. И чтобы тебе идти дальше, тебе, естественно, нужны рядом люди, которые думают и мыслят так, как ты.
— Судьба сводит вас с людьми, получается, которые потом с вами?
— Так сказать, Боженька.
— Думал, задавать вопрос или нет, задам. Времена действительно непростые, на территории государств, которые раньше жили вместе, теперь происходит чёрти что. Как к вам относятся коллеги по цеху?
— Во-первых, разные бывают времена и по-разному все относятся, но я точно знаю и уверена, что музыка носит только добрейший позыв, и я точно знаю, что если люди нуждаются в любви, то нужно идти и именно там петь, там встречаться людьми, где этого не хватает. Куда бы я не приехала: Украина, Грузия, здесь у вас, все знают, что я служу только добру. И все творческие люди хотят, чтобы только был мир.
— Упреков не слышите? Мол, зачем ты поехала туда?
— Когда в Грузии мать, у которой убили сына в 2008 году, из-за всей этой ситуации с границей, говорит, то у нее, конечно, есть повод сказать. У нас другая ответственность за жизнь и за выбранный нами путь. Я не могу утешить мать, у которой погиб сын, я могу только рассказать, что война — это плохо, это отсутствие любви, и так не надо.
— Процесс рождения песни и таинство рождения ребенка, есть в них что-то общее? А различия?
— Конечно, во-первых, я помню из 6 альбомов каждую запись, каждое мгновение, в каком месте я стояла, какую фразу пела. Мы когда писали альбом Blue, это было в Украине, я была беременна, я не могла летать, я ездила поездами, и вот я писала с оркестром однажды на улице, и мне несколько раз пришлось перезаписывать песню, каждый раз что-то не получалось, и когда я пришла домой её послушать ещё раз, мой сын прям не давал мне её слушать. Настолько это переплетено. Спасибо, что задали этот вопрос, я для себя на него отвечу ещё. Это неразличимо для тебя, это так же важно, я каждую песню на каждом концерте заново ощущаю, хотя я уже миллион раз её спела.
— Продолжая тему, тяжелые ли были роды последнего альбома?
— Слушай, ты мужик, что за вопросы?
— (Смеётся) Легко давался альбом?
— У нас были разногласия музыкальные, было нелегко. Потому что есть стереотип, что Yellow (жёлтый) — это последний цвет, цвет разлуки, почему не ультрафиолет. Я вообще считаю, что все стереотипы, которые ты хотя бы раз можешь перешагнуть, это не стереотип, это реальность. Yellow — это цвет, когда ты на грани сумасшествия, свободы, это любое начало, какое бы оно не было, не оценивая его, не давая отчета, который будет потом, это такой цвет и есть. И я вот вспомнила, что когда мне было 6 или 7, у меня был садик и первая роза, которую мы с бабушкой посадили, была жёлтая. «Yellow» был непростой. И если у меня были внутри вопросы, надо продолжать или нет, я поняла, что если я остановлюсь, я не буду гастролировать, а зачем это всё тогда?
— Если бы не состоялся в детстве выход на сцену? То кем могла бы быть Нино Катамадзе?
— Честно сказать, я не знаю, у меня не было ни секунды без музыки, никогда, во-вторых, я же деревенская девочка, там, где я родилась, половина населения были греки, у меня всегда была другая культура, другая фонетика, у меня всегда был повод или танцевать, или петь, поэтому у меня никогда не возникало мысли, даже сейчас. Даже когда мне будет 86, я вижу звуки, аккорды, как куда прийти, поэтому, я была бы лучшая мать, я родила бы много детей и я бы в этом крутилась. Единственное, в чём я себя вижу. Я была бы дома, готовила бы чахохбили, я вкуснейше готовлю. Я бы вышивала, вязала крючком. У меня был мой садик. Вообще, кстати, после 40 по-другому раскрываются все эмоции детства. И ты понимаешь, чем было твое детство.
— Вы всегда очень тепло отзываетесь о бабушке, о дедушке, а ваш папа — хороший дедушка?
— Да, они очень любят друг друга. Мой сын всегда смотрит на глобусе, где мама, и мой отец тоже очень любит географию, и они с удовольствием разговаривают про космос, географию, про многие вещи.
— Ещё вопрос, который хотел задать, вы же общаетесь со зрителями…
— Я хочу спросить, я вообще понятно разговариваю?
— Ну, я-то точно понимаю.
— Я просто разговариваю, как музыка. То есть я могу начать с одного, а потом…
— Вы же общаетесь со зрителями не только на концерте, но и у вас есть творческие встречи.
— Я встречаюсь, просто дома или на улице.
— О чем вы говорите с глазу на глаз? Это важно?
— Важно, у меня был период, когда я поняла, что я приезжаю домой и не встречаюсь, а просто сажусь в машину или захожу в терминал, в какие-то комфортные места, чтобы отдохнуть, я поняла, что не общаюсь с людьми. Я продала все машины, я ездила на такси, я ходила пешком, ходила на рынок, это не то, что важно даже, нет другого импульса для музыки. Красоту можно найти только в другом человеке, в глазах. Это не важно, это обязательно. Важнейшая часть для познания мира — это люди.
— Мне кажется, люди — самое важное, что у нас может быть.
— Не кажется, это правильно.
— Огромное спасибо, что заглянули к нам в гости.
— А вы хотели про чахохбили говорить и не сказали!
— Про чахохбили, да, но, к сожалению, уже не успеваем.
— Спасибо большое, за солнце.