Этот материал — интервью и репортажи о том, как устроены и чем живут странные дома в Красноярске — специально для сайта «Город Прима» подготовили Софья Толстопятова, Валерия Ермолаева и Яна Фисенко.
«Крест» на Белинского, здание, которое так и не стало больницей и красноярские артефакты — дома в Николаевке и Историческом квартале.
Двухэтажный бревенчатый дом в бывшем Архиерейском переулке построен в 1906 году минусинским мещанином Колесниковым. С 1907 года квартиры в усадьбе сдавались в аренду, а после революции дом не национализировали. Хозяева заняли несколько комнат, остальные — продали. Дом стал 5-квартирным.
За целый век чего там только не было: в 1922 открылось управление военно-продовольственного снабжения Енисейской губернии. Позже в усадьбе располагались конторы «КрасСнабСбыт», «СоюзПродСпрос», «ЦветМетСнаб» и контора «ГлавКонсерв». А во время войны здесь учились дети.
В 90-х дом признали объектом культурного наследия. К 2015 году жителей соседних домов переселили, а квартал отреставрировали. Только усадьба под № 9 продолжает жить своей обычной жизнью.
Пол-амбара в подарок. Алексей Лапин называет себя молодым жильцом. Он поселился на Горького, 9 в 1978 году. 23-летним парнем приехал в Красноярск из Бурятии. Со списком жилищных предложений ездил по всему городу: и на правобережье, и в район Бугача. Квартира в центре сразу заинтересовала, но были сомнения. Тогда деревянный дом в квартале входил в зону сноса.
Обзавестись собственностью уговорили товарищи и хозяева. Предложили бонусом подвальную квартиру и половину амбара. Очень скоро вслед за Алексеем в Красноярск переехала его семья: мама, брат, племянники. Все поселились в новой квартире на втором этаже.
— Здесь в проходной комнате уже жила старушка. Женщина с тяжёлой судьбой: её молодой человек погиб на фронте, так и прожила одна. Ксению Николаевну навещали родственники. Я был с ней в дружеских отношениях, помогал, чем мог. В 1987 году она заболела, и её увезли в дом инвалидов. Хотел навестить, но так и не получилось.
Фрагменты истории. Чтобы попасть в квартиру, нужно подняться по уличной старой деревянной лестнице. И это только один из входов. Второй — по лестнице, почти как в подъезде многоквартирных домов.
— Второй вход я сделал для удобства: по нему ходили родственники к старушке-квартирантке. Через главный — ходили ко мне и моей семье.
За 45 лет дом изменился. Появились новые детали, без которых сосуществование нескольких семей под одной крышей было бы невозможным: закладывались старинные высокие двери, строили стены, формировались новые комнаты.
Алексей уже в начале 80-х провёл центральное отопление, но в квартире осталась печь-голландка, которая когда-то отапливала все комнаты.
Старинная облицовочная плитка, изразец — всё сохранилось. Разве что теперь она местами облеплена яркими наклейками — постарались дети.
Старые окна на пластиковые стеклопакеты Алексей не менял. Это и по закону делать нельзя — нарушает целостность объекта культурного наследия. Везде хорошо сохранившиеся деревянные рамы.
— Чтобы дерево не гнило, собирали воду тряпочками, заделывали щели ватой, клали шишки между рамами — они впитывали конденсат.
Потолки в доме очень высокие. И дверные проёмы — тоже. Те, что удалось сохранить, украшают старинные двустворчатые двери.
На потолке — лепнина. В двух комнатах, как оказалось, полное воссоздание по слепкам старых фрагментов. Ещё в одной комнате лепнина старинная, непеределанная, но уже утратившая свой первозданный вид.
Точно такая же — в другой комнате, но только старинная, непеределанная, утратившая свой первозданный вид. А вот в бывшей общей зале, которая сейчас разделена стеной и принадлежит двум квартирам, гипсовые цветы и листья сделаны по проекту самого Алексея. Продумана новая розетка и орнамент.
— Соседка, потомок купца, тоже пыталась что-то сохранить, но они просто расчистили старую лепнину и покрасили её в золото. А качество, на мой взгляд, всё равно не то.
От лепнины на потолке до починки септика. Сам Алексей прошёл курсы по реставрации. Именно это и позволило ему подойти к делу профессионально. Кроме лепнины, по его инициативе по фотографиям 1906 года делались ворота. С планом реставрации помогал архитектор Евгений Гевель и его жена Екатерина.
Реставрацией он занялся после знакомства с Юлией Гринберг. На тот момент она была инженером-строителем и руководила лабораторией по выявлению и паспортизации памятников архитектуры края. В 80-х Юлия сама стала жильцом этого дома: в подвале она обустроила штаб-квартиру реставрационных работ Органного зала.
Сейчас эту подвальную квартиру Алексей ремонтирует. Её затопило, когда прорвало канализацию. Пришлось самостоятельно ломать кирпичную стену и расчищать всё. Работы растянулись на 10 лет, с 2004 по 2014 год.
Соседские войны. С соседями отношения были сложными. Поддерживать дом в надлежащем состоянии и вступать в долю по реставрации никто не хотел, ссылались на возможный снос.
— У соседки снизу были зелёные наличники. Зелёные, как цвет доллара. Не давала мне перекрасить в один цвет с остальными. А когда я покрасил — вызвала милицию. Соседка долго на меня сердилась: однажды взяла шпаклёвку и измазала ей новые ворота.
Своими руками и деньгами. Почти всё Алексей делал за свой счёт, деньги зарабатывал на бесконечных вахтах. Ничего другого не оставалось: материалы уже тогда были дорогие. К тому же нужно было нанимать людей: крыть крышу, обдирать стены, пропитывать дерево. С работой помогали дети, внуки, брат, племянники и товарищи по реставрации — Владимир Ловсевич, Виктор Комяков и братья Валентин и Анатолий Петрушевские.
На вопрос, были ли мысли уехать, Алексей Васильевич говорит — нет.
— Я столько натерпелся, всю жизнь сюда вложил. Нужно же иметь какие-то принципы.
Работы и сейчас много: менять столбы на воротах, отшлифовывать дом, покрывать пропиткой. Но снова брать всю работу на себя Алексей Васильевич не планирует.
— Так получается, что чем больше делаешь, тем больше гадят. Да ещё и насмехаются. К 400-летию города всё равно нужно будет обновлять дом. Я возьмусь только за свою часть, это примерно треть усадьбы. Хотелось бы какого-то равноценного вклада со стороны совладельцев дома, ведь переезжать они не планируют. По закону, если ты собственник, то должен свой дом содержать в надлежащем состоянии. А так, практически вся работа по содержанию фасада на мне. Я считаю, нужно изживать эти иждивенческие настроения и включаться в сохранение своего же жилья.
В 2015 году ансамбль исторической застройки на Горького отреставрировали. Здания разбирали по бревнышкам и возрождали их облик с нуля. Дом № 9 выбивается из общей картинки. Да, фасад не такой открыточный, но в стены как будто впечатались следы прошлого. Внутри он хаотичный, переделанный под нужды жильцов. Зато история не музейная, а живая — здесь же без перерыва живут люди.
В 1980-ые в Красноярске начали строить новый корпус госпиталя для ветеранов, но СССР развалился, и проект заморозили. Недострой выкупила группа компаний «Красстрой», известная проектами «Тихие зори», «Белые росы», «Орбита». В 2007 году дом на Вильского, 16 сдали, и в него начали заселяться.
При строительстве больничные планировки не меняли, поэтому квартиры здесь с подселением — это когда к одной квартире относятся сразу несколько комнат. Получились небольшие студии примерно по 15 квадратов и меньше. Надолго обустроить жизнь на такой маленькой жилплощади сложно. Неудивительно, что люди выбирают здесь квартиры для временного проживания.
— Три года назад я переехала в Красноярск, поступила в медицинский колледж и выбрала квартиру поблизости к нему, — рассказывает Юлия Кияшко.
Юле повезло чуть больше, чем многим другим жильцам: она снимает квартиру на углу дома — в этой части они однокомнатные. Здесь и соседей меньше.
— Мне кажется, когда все строилось, это должно было быть помещение для персонала. Все, что дальше — палаты.
В тесноте. Привычных подъездов в доме нет, вместо них длинные коридоры. В некоторых едва помещается человек. Квартиры расположены близко, порой настолько, что если один сосед откроет дверь, другой не сможет выйти.
— У меня на этаже спокойно (Юля живет на 9). Если бы я жила до 5 этажа, я бы и слышала, и видела больше. С первого по пятый дом густо заселенный, кажется, так не должно быть, это ненормально.
— А у вас есть чат дома?
— Нет такого большого чата! Интернет не выдержит.
В квартирах-палатах свои причуды. Снаружи видно, что окна разных размеров. Например, на 10-ом этаже небольшие форточки. В квартире у Юли окна есть в каждой комнате, начиная с прихожей. Из ванной комнаты открывается вид на микрорайон.
— Мыть их, конечно, проблемно. Потолки высокие, даже если встанешь на стул, не достанешь. Для этих целей у меня есть стремянка.
Опять же, не всем повезло с окнами: в некоторых комнатах всего одна форточка и выходит она в общий коридор.
Больничные отголоски. Просторные пролеты перед лифтами, непривычно большая лестница и нечто, похожее на замурованное окно регистратуры, напоминают о том, что здание строилось не для обычной жизни.
Из-за того, что на каждую квартиру приходится по несколько комнат, в доме много почтовых ящиков, и пронумерованы они непривычно. Первые две цифры — номер квартиры, еще две — номер комнаты.
— У меня есть ящик, но я до сих пор не разобралась, где и какой из них мой.
Проходной двор. Среди всех странностей есть и плюсы. Например, никогда не придется долго ждать у подъезда, если потеряешь чип. Здесь в любое время суток приходят и уходят люди.
Только прежде чем войти в дом, можно легко потеряться — подъезды расположены хаотично. Один из них находится в небольшом проходе между корпусами. Здесь же есть крохотная парковка, мест сильно не хватает. Вообще, на территории вокруг дома много чего не хватает — детских площадок, озеленения, удобной пешеходной зоны.
— Конечно, было бы хорошо, если бы здесь обновили дороги и детские площадки, потому что детей много, а они лазят по дому. Я сколько раз замечала, они играют в прятки в коридорах.
За последние годы рядом с домом-больницей появилось несколько новостроек, вокруг них кипит жизнь, поэтому сейчас проблем с инфраструктурой меньше.
— Из моего окна, в промежутке между домами, был чудесный вид на подсветку СФУ. Но потом здесь построили высотку, и больше я огней не вижу. Раньше каждую ночь смотрела на огоньки.
— Хотелось бы переехать?
— Только из-за работы— долго ездить. В остальном же всё устраивает: рядом остановка, магазины и больницы. Я не могу сказать, что этот дом какой-то странный. Если к нему привыкнуть, остальные дома кажутся странными, потому что в них живет мало человек.
Николаевка, некогда большой частный сектор, с годами скукоживается: деревянные дома разбирают, чтобы построить развязки и высотки. История атмосферного микрорайона умещается в летней времянке на улице Бограда. Там силами и энтузиазмом одной пенсионерки собраны экспонаты старой Николаевки.
В Николаевку по объявлению. Галина Петровна Козлова переехала в Красноярск в 1967 году. На тот момент она, 23-летняя девушка, была одна в новом городе.
— Я приехала на железнодорожный вокзал. Сдала вещи в камеру хранения, вышла в город и увидела щиты с объявлениями. Выбрала себе работу почтальона, сразу общежитие предоставили — ходить и искать ничего не надо, а мне выбирать просто не из чего было. Нужно было быстрее устроиться на работу, поскольку в кармане было всего 5 рублей.
На второй день Галина Петровна начала разносить письма по Николаевке. Тогда микрорайон целиком состоял из частных домов.
— Чувствовалась такая тишина, умиротворенность и архаика. Когда я стала работать, узнала, что это район железнодорожников.
Среди адресатов было много старушек, которые жили в Николаевке времен царской России. Женщина рассказывает, что менталитет у них был совсем иной: доверчивые, расположенные к людям, многого от жизни не хотели, верующие. Они называли её «почалёнка».
— Некоторые не умели писать, боялись ручки, я ставила за них крестик. «Распишись, миленькая, за меня», — говорили.
Душевный альбомчик. Дом на Бограда 168, где сейчас расположен музей, Галина Петровна сначала купила для сына в 2000 году. Когда вышла на пенсию, приезжала сюда на лето, чтобы ухаживать за внучкой-инвалидом.
— Когда я гуляла с Мариной, думала, надо все сфотографировать, потому что мне это все настолько дорого и памятно, коль я знаю эти дома. Хотела сделать душевный альбомчик на память о том, с чем не расстанусь — с Николаевкой.
Долгое время фото хранились для себя, но в 2012 году женщина попала в музейный центр «Площадь Мира» на выставку, посвященную микрорайону.
— Тема выставки была примерно такая: Николаевка состоит из избушек на курьих ножках, все осталось, как при царе, музей под открытым небом. Эта выставка проходила весной, а осенью там выставили 150 моих работ.
После выставки Галина Петровна задумалась о создании музея. Обращалась к министру культуры края и в Краеведческий музей, но ее идею не смогли поддержать.
— И я поняла, что все сошлось на мне. Если я сама не сделаю, никто ничего не соберет.
Заняться созданием музея Галина Петровна смогла после личной трагедии — не стало внучки. В 2018 году женщина окончательно переехала на Бограда и организовала музей.
Экспонаты во времянке. В летней времянке каждый сантиметр заполнили предметы жизни старой Николаевки. Даже печка построена из кирпичей, которые остались после сноса домов
— Что удивительно, вдруг мне стали везде попадаться экспонаты. Например, я полезла на чердак, там старый хозяин оставил железное детское ведерко, похожее на консервную банку. Прямо в доме на окне лежала старинная ручка, такую можно встретить только в Епархии. Эта ручка была от нашей церкви, которую снесли в 1948 году.
Бутылка с дачи купца Геннадия Юдина. Этикетку Галина Петровна нашла в книге и сама напечатала.
Гармошку отдала жительница Николаевки. В детстве она плясала под нее.
Галина Петровны увидела этот наличник во дворе у соседки. После двух лет уговоров удалось обменять его на картины
Иногда, чтобы пополнить коллекцию, вещи приходится докупать в антикварных магазинах.
— Прялку не могла найти. Раньше они были в каждом доме, как правило, стояли у окна, чтобы бабульке было светло. Сейчас труднее находить экспонаты. Чем дальше, тем труднее — время уходит.
В доме у Галины Петровны своя мастерская. Кроме музея, женщина создает работы из пуговиц.
Коммерция наступает. Дело Галины Петровны поддерживает ее брат — каждый месяц высылает деньги на дрова. Два раза в день нужно топить печь — она осталась с момента постройки дома в 1933 году. Содержать музей и искать экспонаты затратно, а за экскурсии женщина берет символическую плату в 100 рублей.
— Недавно слышала объявление, что в 2024 году будут сносить все, вплоть до улицы Пушкина. Ведь видите, как безжалостно снесли столько домов, которые создавали исторический фон. Коммерция на горло наступает.
И все же у Галины Петровны есть надежда на младшую внучку. Девочка учится в 5 классе и пока по-детски, но проявляет интерес. Сама пенсионерка не хочет оформлять музей официально. В таком случае придется вкладывать больше сил, а их почти не осталось.
— Раньше я могла по Николаевке поводить, сейчас уже не хожу. В общем, все, Николаевке — конец. Я пессимистична. Закатают в асфальт.
—Хотелось бы переехать?
— Нет. Нужно, чтобы дом был на земле со всеми экспонатами. Здесь надо жить — жить и любить Николаевку. Тогда музей будет.
Авторская ремарка. Главную ценность музея не потрогать, потому что это воспоминания героини. Пускай поздно, но она постаралась воплотить в вещах жизнь уходящего микрорайона. Галина Петровна, которая волей случая оказалась в Красноярске, стала связью между несколькими эпохами. Пока не поздно, познакомьтесь с Николаевкой.
16-этажный дом на Белинского, 1 построили в 1987 году для научной элиты и управленцев. История дома обросла легендами. Говорят, тут жили сотрудники КГБ, а лабиринты внутри дома — не случайны. Многоэтажку обсуждают из-за необычной архитектуры и видов на все четыре стороны.
Оранжерея с библиотекой вместо подъезда. Все заходят через один подъезд, он же холл. На фоне белых облицовочных плиток развернулась самодельная оранжерея: стоят кашпо и кадки с растениями. Шкафы, заваленные книгами, — это соседский буккроссинг. Консьерж, как администратор в гостинице, — за стойкой, окруженной экранами с камер видеонаблюдения.
Потолок двухуровневый: по кругу площадка с ограждением. В прошлом под потолком висела огромная люстра. Современные жильцы только предполагают, что там было раньше. Может быть, наверху можно было встречаться и общаться. А сейчас уборщицы хранят там свой инвентарь, остальным — вход запрещён.
Квиз для гостей и ад для курьеров. Если на Белинского, 1 ты впервые, то поиск нужной квартиры превратится в квиз. Шесть лифтов сосредоточены в одном месте, это вроде сердца дома. И никогда не знаешь, какой именно приедет к тебе: лотерея. В каждом из кабинок шесть кнопок с цифрами, несмотря на то, что этажей в доме шестнадцать. Всё из-за двухуровневых квартир. И вроде бы логично: если квартиры в два уровня, то фактически существует 1-й, 3-й, 6-й, 9-й-12-й и 15-й этажи.
Но лифт обманывает. Есть и 2-й, и 4-й, и 5-й и т.д. На этих этажах расположены офисы, а пройти к ним можно только по лестницам.
На каждом этаже большая площадка с выходами в крылья здания. Но пойти на все четыре стороны не получится. Тут, как в подъездах с домофонами, двери открываются чипом.
За этими дверьми бесконечный коридор. Нумерация квартир — отдельная история. На шестом этаже — квартира № 20, а на втором — № 212. Для курьеров — это ад, они здесь плутают.
Из-за нестандартной планировки есть ещё одна бытовая сложность: если тебя топят, то ты навряд ли сможешь сразу определить, кто именно, чья ванная находится над тобой.
В пространствах между коридорами можно найти и комнатные растения, и огромную картину с двумя натурщицами, и ещё одну поменьше на религиозную тему. Всё, что жалко выкинуть — выносят сюда.
Квартира начинается с лестницы. Не все квартиры в два уровня, есть одноэтажные. В них есть своя особенность: заходишь домой и снова лестница, вниз. Жильё с такой головокружительной деталью снимает наша героиня — Нина Аникина.
— Здесь 14 ступеней, но я постоянно забываю про последнюю. Первые две недели у меня было ощущение, что я живу в подвале американского дома из «Очень странных дел», где тусят все эти дети. Та самая лестница, куда лучше не ходить взрослым.
Странности продолжаются в ванной. Там, за шторкой — балкон. Он вписан в угол, и используют его по русской традиции — в качестве склада для ненужных вещей. В теории, этот балкон мог бы стать лаундж-зоной, но обустраивать её рядом с ванной — идея сомнительная.
Виды почти на все стороны света.
— Мне очень нравятся большие окна. Когда я переезжала, все говорили: «О, классно. А куда у тебя выходят окна? На Енисей?» Нет, моё окно выходит во двор, и мне это дико нравится. Под окном растёт большое дерево, и я думаю: «Классно, у меня есть собственное дерево».
На стене кухни висит план дома Наркомфина*. А может быть, архитекторы многоэтажки на Белинского, 1 вдохновлялись подобными проектами? Сейчас девушки-квартирантки, в свою очередь, вдохновляются этой архитектурной легендой.
* Дом Наркомфина построен в 1930 году по проекту архитекторов Моисея Гинзбурга, Игнатия Милиниса и инженера Сергея Прохорова. Многоэтажка для работников Народного комиссариата финансов СССР стала знаковым памятником архитектуры советского авангарда и конструктивизма. М. Я. Гинзбург определял его как «опытный дом переходного типа». Дом находится в Москве по адресу: Новинский бульвар, дом 25, корпус 1.
Евроремонта в квартире не было. Кажется, всё осталось таким, как и 35 лет назад. Разве что обои переклеивали. Шкафы и двери деревянные и по-советски атмосферные.
Бытовые беды и байки от таксистов. Изучаем здание с улицы: хаотично расположенные и парящие в воздухе балконы в некоторых планировках — часть комнат. Архитектурный прием — настоящая бытовая беда: зимой пространство промерзает, а летом накаляется.
Внутри всё пронизано атмосферой советской гостиницы или общежития. Длинные коридоры, запутанные входы и выходы.
Таксисты обожают рассказывать байки о здании: от народного названия «Дом самоубийц» до истории незаконного превращения двухэтажной квартиры в трехэтажную, из-за чего вся конструкция теперь может сложиться.
Как реагируют местные? Снисходительно, с улыбкой, за которой, возможно, скрывают обиду, потому что это хоть и очень странный, но свой, родной дом.
Проект подготовили студенты 4 курса Института филологии и языковой коммуникации СФУ под руководством старшего преподавателя Богуславской Олеси Владимировны.