«Город Прима» и ведущая Вечернего канала «Прима» Юлия Бочарова представляют серию интервью, которые можно читать, смотреть и слушать. Человечные разговоры о важном, неудобном, творческом и финансовом с главными людьми культуры Красноярска. Прямо сейчас герои Юлии начинают или продолжают проекты, которые обсуждают знающие люди.

Оглавление

Василий Слонов, художник. НОВОЕ ИНТЕРВЬЮ! КЛИКНИТЕ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ

Мария Букова, директор Музейного центра «Площадь Мира». КЛИКНИТЕ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ

Аркадий Зинов, министр культуры Красноярского края. КЛИКНИТЕ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ

Владимир Ланде, художественный руководитель и главный дирижёр Красноярского академического симфонического оркестра. КЛИКНИТЕ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ

Роман Феодори, художественный руководитель Красноярского ТЮЗа КЛИКНИТЕ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ

Владимир Матюшин, автор граффити «Ленивый пес» КЛИКНИТЕ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ

Наталья Сипетая, культурный продюсер КЛИКНИТЕ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ

Александр Закиров, художник КЛИКНИТЕ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ

Евгений Стодушный, генеральный директор Красноярской краевой филармонии КЛИКНИТЕ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ

ЯКОРЬ

ЯКОРЬ

СМОТРИТЕ ВИДЕО, ЧИТАЙТЕ ГЛАВНЫЕ ТЕЗИСЫ

В МУЗЕЕ ДОЛЖНЫ РАБОТАТЬ КАФЕ И МАГАЗИН?

— У нас были ошибки. Были отношения с книжным магазином, но арендатор не пережил пандемию. У нас были попытки завести свою сувенирную продукцию — тоже не вышло. Огромное количество действий были экспериментальными. Сейчас мы хотим все это привести в удобоваримый формат. Но все это связано с пониманием места. Нельзя просто взять и открыть кафе. Нельзя просто взять и начать продавать открыточки. К концу года у нас ожидается два новых входа: пространство «Окна» — бесплатная библиотека, второй вход — с кофейней и сувениркой.

О СОВРЕМЕННОМ ИСКУССТВЕ

— Искусство — это способ познания мира. Современное искусство — способ познания современного мира. Примеры, которые чаще всего приводят критики — это крайние ситуации, а судить с позиции крайности — это не всегда правильно. Если мы говорим, что современное искусство — это палочки или то, как кто-то прибил себя к Красной площади, то это — крайние позиции, от которых мы можем дальше начинать отсчитывать, что является искусством, а что нет. Нам надо довести чайник до кипения, чтобы понять, что такое кипяток, а зеленому чаю, например, не надо 100 градусов, чтобы быть заваренным качественно. Так же с современным искусством, 100 градусов — это редкие примеры.

О МАЛЕНЬКОЙ ГАЛЕРЕЕ

— Мы хотим запустить проект, который будет называться «Комната КРСК». Это будет маленькая галерея, может быть, метр на метр, где каждый месяц мы будем выставлять нового художника.

ЯКОРЬ

СМОТРИТЕ ВИДЕО ИЛИ ЧИТАЙТЕ ГЛАВНЫЕ ТЕЗИСЫ

ПРО ВЫСТАВКИ ИЗ МОСКВЫ И САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

У нас в Красноярске нет помещения, удовлетворяющего требованиям экспозиций из музеев, таких, как Эрмитаж, Третьяковка, Русский музей. Во время Универсиады мы делали выставку «Взятие снежного городка». И, пожалуй, единственное учреждение, которое всем требованиям соответствует, — это здание Художественного музея Сурикова на Парижской Коммуны. Но мы понимаем, что там не очень большие помещения, например, привезти «Ермака» в это здание уже не получится. Поэтому мы сейчас ведем работы по научно-проектной документации по соседнему зданию, которое будет отреставрировано. Как раз там появятся дополнительные выставочные площади, которые позволят нам привозить шедевры.

ПРО ПОЗДЕЕВ-ЦЕНТР

Я уже писал в своем инстаграме, что идут обсуждения строительства Поздеев-центра на Предмостной площади, современного мультифункционального выставочного, музейного пространства. Поздеев-центр может стать культурным хабом для всех учреждений культуры города, края, Сибири.

ПРО ТЕАТР ОПЕРЫ И БАЛЕТА

В сентябре завершилось инструментальное предпроектное исследование нашего Театра оперы и балета, который находится в самом центре города и является одним из символов. Что выявило? Что несущие конструкции здания в хорошем состоянии, а вот инженерная система требует замены, все, что связано с механикой сцены, все, что связано с вентиляцией для зрителей — это требует замены.

ПРО ТЕАТР КУКОЛ

Театру кукол мы передали здание, которые находится по адресу проспект Мира, 71. Угловое здание Театра Пушкина, где находится камерная сцена. Юридически Театр кукол — уже хозяин этого здания. Иначе они не могли бы заказать проектно-сметную документацию для разработки проекта.

ЯКОРЬ

СМОТРИТЕ ВИДЕО ИЛИ ЧИТАЙТЕ ГЛАВНЫЕ ТЕЗИСЫ

О РАБОТЕ В РАЗНЫХ СТРАНАХ МИРА:

— Сейчас во время пандемии основное время провожу в России. Это единственная страна, где достаточно стабильно работают все учреждения культуры. Здесь и работы много, и интереснее.

О КУЛЬТУРЕ:

— Если мы говорим о культуре, мы говорим об образовании. О том, что наш слушатель должен выйти из зала с большим багажом знаний и эмоций, чем он вошел. Я считаю, что если муж с женой выходят из зала поссорившись, то мы плохо сыграли.

О ТЕЛЕФОННЫХ ЗВОНКАХ НА КОНЦЕРТАХ:

— Невыключенные телефоны на концерте — это, к сожалению, знак нашего времени. Дирижер Нью-Йоркской филармонии остановил симфонию, потому что очень долго звонил телефон и человек не мог его выключить. Я расскажу, что произошло дальше. Оказалось, что это очень пожилой человек спонсировал этот концерт. Более того, у него был в этот день день рождения, и его дочка подарила ему новый телефон. Это не говорит о том, человек плохой или хороший.

СМОТРИТЕ ВИДЕО ИЛИ ЧИТАЙТЕ ГЛАВНЫЕ ТЕЗИСЫ

ЯКОРЬ

ПРО ПЕРЕЕЗД ИЗ КРАСНОЯРСКА:

— Если честно, я не думаю, что готов об этом разговаривать публично, эту тему мы опустим.

ПРО ПРЕДЛОЖЕНИЯ О РАБОТЕ:

— Мне, как человеку, работающему в этой структуре, предложения постановок прилетают раз в месяц откуда-то. Какие-то ты умело сливаешь, на какие-то ты соглашаешься. И это не вопрос гонорара, а вопрос интереса. Мне поставить маленький спектакль на пять артистов в Казани, на независимой площадке «Угол», где 80 зрителей, может быть интереснее, чем поставить серьезный большой драматический спектакль в театре областного центра.

О ГАСТРОЛЯХ В МОСКВЕ:

— Я собрал артистов, спросил: «Ну что, скажите, какие ощущения?» Ответ: «Красноярские зрители зажрались». Что имели в виду артисты? Я цитирую, чтобы красноярские зрители не обижались. Тот прием, который был в Москве, как московские зрители смотрели на то, что у нас идет каждый день, артистов потрясло. Там не привыкли зрители к такому абсолютному вкусу, изобретательности, стильной роскоши. То, что визуально происходит в нашем театре — это редкий момент. А мы настолько к этому привыкли, что начинаем говорить: «А вот здесь что-то морщит у вас…»

ЖЕЛАНИЕ РОМАНА ФЕОДОРИ:

— Дальше надо попытаться из этого старого, неуютного, неухоженного здания сделать, чтобы после себя оставить очень интересный арт-объект, в котором будет все хорошо. В котором будет доступная среда, в котором будет внутренний дворик со стеклянной крышей, в котором будут хорошо оборудованы малая сцена и Black-box, где появятся хороший свет и хороший звук.

Интервью №4

СМОТРИТЕ ВИДЕО ИЛИ ЧИТАЙТЕ ТЕКСТОВУЮ ВЕРСИЮ ИНТЕРВЬЮ

ЯКОРЬ

— Наш выпуск «Главные люди в культуре» — это такая арка, сюжет в сторону тебя, потому что ты убил Ленивого Пса и деанонимизировался. Зачем собачку убил?

— Собачку убил, потому что слишком много было в неё вложено души и слишком бездушными оказались те люди, кто её использовал в целях наживы, и после этого момента интерес начал немножко пропадать к ней. Как-то я глядел, что происходит с ней, мне становилось очень тяжко, ну неприятно прям, я смотрю каждую новую картинку, мне новость скидывают, что происходит в кафе этом LazyDog и меня просто воротило всего от ярости, непонимания! И интерес начал просто угасать, я понял, что типа я, по-русски говоря, лох, меня развели, и я пожинаю плоды своей глупости. Связался с бизнесменами, не разбираясь в этой сфере особо и очень наивно мыслил в этом плане. И последней точкой была картинка из «Красного Яра», где стоит собственно плоский стенд с этим псом, приглашает на ланч, и я всё… Надо закрыть лавочку. Нарисовал рисунок и всё, хватит.

— Я изначально предложила Владимиру встретиться там (около кафе LazyDog — прим.ред.), чтобы было видно Ленивого Пса, но ты отказался, почему?

— Ну, во-первых, из-за личной неприязни, во-вторых, из-за их поверхностного мышления в сторону самого персонажа, если им говорить, например, не рисуйте этого персонажа с алкоголем, это добрый персонаж, он не должен никак ассоциироваться с чем-то злым, они скажут: «Да, конечно», — и сделают так же. Поэтому это место мне отвратительно.

— А тебе не кажется, что в таком случае Ленивый Пес тебе не принадлежит?

— Да нет, он всегда будет принадлежать мне, потому что я с ним как раз знаком лучше всего, вот, и я отличаю где подделка, где оригинал.

— Давай в формате справки — кто такой Ленивый Пес?

— Ленивый Пес — это, можно сказать, мое альтер эго, я с ротвейлерами жил, с волкодавом, такими прям бойцовскими псами, с доберманами, поэтому у меня какая-то особая любовь к псам. Толстый он, потому что я лентяй, у меня такая порода человека, меня надо из-под палочки пинать, чтобы я что-то делал. И для меня человек становится другом буквально через пару встреч. Я ему полностью открываюсь.

— Ты считал вообще, сколько ты их нарисовал в городе?

— Первые два года я считал, у меня был даже списочек, получается в 2016 году 80 собак сделал, в 2017 — 80, в 2018 там я лентяйничал, то не работал, но вышло примерно столько же. Дальше я уже всё, просто перестал это делать. Ну, достаточное количество. Вполне себе.

— Насколько быстро их закрашивают? Сейчас ты примерно понимаешь, сколько где их осталось? Может, специально в секретных местах рисовал?

— Ну, некоторые, например, висят еще с 2016-17 года, в каких-то дворах, о которых я уже просто забыл, какие-то не то чтобы закрасили, этого здания уже просто не существует. Как, например, завод у ЖД-вокзала, там разом ну десять собак уничтожили, в центре на Ленина большая собака между банками, я её нарисовал в августе 2019, также в центре где-то на Доме Быта, у Детского Мира они довольно долго провисели, и зиму, и осень, их закрасили вот буквально на днях. Поэтому, есть слушок, что где-то там в верхах на заседаниях был разговор, что это не сильно мешает архитектуре, красиво вписывается, в принципе можно и оставить. Это из личных источников.

— Что ты чувствуешь, когда закрашивают собак?

— Я чувствую, что можно снова порисовать. Искусство уличное — оно долго в принципе не живет. Глядя на Москву, оно не живет даже и половины суток, пару часов, там очень сильный баф, это термин «закрашивание», городскими властями. В этом плане у нас все намного лучше. Они не так быстро закрашивают. То есть, успевают увидеть. Нынешнее поколение, которое не особо рисует граффити, больше тэгают, оставляют свои автографы на стенках маркерами, благодаря им как раз будет портиться впечатление, потому что они не знают границ, понимания, где можно рисовать, где нельзя, например, на исторических зданиях априори рисовать некрасиво, каких-то памятниках. Ну то есть, там есть некий свод правил, что можно, что нельзя, что порицаемо, а что нет.

— Кодекс чести? Кодекс джентльмена?

— Ну да, как в любой субкультуре, мнимый свод правил. Насчет деанонимизации, ну, как-то это лежало грузом просто, копилось. Хватит с меня этого, я просто хочу быть простым человеком, конечно, были моменты, были знакомые, которые мне в лицо рассказывают про мою собаку: о, круто! Я говорю — я знаю этого парня, а они — да, красавчик, передай привет. Я говорю, мы почти братья там, знакомы очень близко, прямым текстом намекал, что, да, это я.

— Это такая крутая маркетинговая история. А тебя раздражает, что тебя сравнивают с Бэнкси?

— Да, меня очень сильно раздражает, ну типа, я не Бэнкси, мы вообще разные люди, у нас разный вид искусства, где он и где я. Ну это странно, короче.

— Ну тут, наверное, аналогия только в том, что он скрывает свое лицо.

— Это люди сами создали этот образ.

— Например, Покрас Лампас нарисовал в Москве совместную коллабу с «Лиза Алерт», отрядом поиска пропавших детей, это огромное граффити, но по факту, это если не госзаказ, то в ту сторону, как ты к этому относишься? Это зашквар для стрит-арт-художника?

— Ну у нас как-то повелось, что любят серые стены, эту грязь смотреть. Наплевательское отношение у людей. Не развиты эстетические чувства, эстетическое понимание всего. Я, конечно, понимаю, я тоже люблю бетонные стены, забор ПО2. Власти должны идти навстречу художникам, есть же не просто вандалы или кто по приколу делает, а есть реально люди, которые делают уличное искусство, вот как раз стрит-арт. И у которых есть намерение украсить город, я бы не сказал, что это прям зашквар.

— А тебя когда-нибудь ловили за руку за вандализм? Ты платил штраф?

— Меня ловили один раз и то не за руку, я даже не рисовал, я просто стоял. Красил с другом, я уже все доделал, он доделывал, ехала машина, представились сотрудники, пригласили проехать, мы согласились, проехали, поговорили, нас описали, через две недели меня вызвали на комиссию, я заплатил пятьсот рублей штрафа.

— А сколько стоит нарисовать граффити?

— Вот даже собака… сколько там основных цветов? Черный, заливка, на аксессуары, на язык и на блики —  пять цветов, пять на три — полторы тысячи.

— А теперь скажи, сколько стоит в итоге Ленивый Пес? Ну, одна картина и бренд в целом?

— Ну, я думаю не меньше ста тысяч. Потому что я подсчитывал, что примерно за три года полтора миллиона только на краску и сопутствующие материалы убил. Вот как-то так.

— А если бы тебе предложили сделать его таким своеобразным брендом города, потому что он и так почти стопроцентно узнаваем, ты бы его подарил?

— Ну…это сложный вопрос, я не скажу точно, подарил бы или продал, но я хотя бы отслеживал примерно, что с ним делают, чтобы он оставался тем самым Ленивым Псом.

— А у тебя много последователей, тех, кто тоже рисует Ленивого Пса? Ты замечаешь?

— Да нет, кстати. Дети перерисовывают, но как бы дети есть дети. Какие к ним вопросы? Это я считаю очень классный показатель, если детям нравится, значит, это действительно клево.

— Оцени, пожалуйста, Красноярск по уровню стрит-арта. Что здесь происходит?

— Ну, по уровню стрит-арта Красноярск далек от совершенства, блин, ну слишком мало оформлен. Столько стен и столько художников, можно было вообще все круто расписать. Чтобы было вообще пёстро, ярко, особенно в каких-нибудь спальных районах вообще мрак полный.

— Незаданный вопрос от группы «Чайф»: есть еще здесь хоть кто-то, кроме тебя? Кто представляет эту культуру? Кто силен?

— Ну, силен, да, много парней, просто, ну, как говорится, имен называть не будем…

— А в чем разница между граффити и стрит-артом?

— Ну граффити, я бы сказал, — это как раз больше спорт…

— В смысле убеги от ДПС?!?!

— Ну нет, типа азартное развлечение, фейм, ну, какое-то тешение своего эго и прочее. И это больше нелегальщина. Исторически так сложилось просто. А стрит-арт — это именно искусство улицы. Это не что-то, я сейчас сделаю шрифт со своим именем цветной и нарисую, а именно вкладывается смысл определенный интегрируется в определенное пространство.

— Как это вообще происходит? Ты выходишь ночью, кто-то стоит на стреме?

— Ну, во-первых надо быть очень аккуратным, осмотрительным, конечно, те кто помоложе, они все это делают на адреналине, особо не обращая внимания на прохожих. Я слишком поздно вошел в эту культуру, уже в осознанном возрасте, поэтому как бы понимаю все риски, особенно на улицах России, ну просто аккуратненько, незаметно, с чувством, с толком, с расстановкой. Мне не важно, чтобы это было быстро, может всю ночь длиться, если понадобится. Самую долгую собаку я, наверное, три часа рисовал. То есть, я отходил, грелся, я очень осмотрительный в этом плане. Любой человек, идущий за два квартала, всё, я отхожу, пока он не пройдет.

— В основном, граффити и несогласованный стрит-арт бесят не тем, что это некрасиво, это бывает правда красиво, оригинально задумано и круто реализовано, а бесят как раз вот эти тэгисты, которые просто оставляют какой-то нечитаемый росчерк баллончика и собственно портят, а ничего не украшают. Как-то делятся эти мастера и художники внутри?

— Ну, тэгинг это просто часть культуры, просто именно сейчас поколение интернета, тик-тока, блогинга. За счет того, что некоторые граффити-художники начали вести свои блоги, где они рисуют, пробуют новые маркеры, на это смотрят дети и всё, и из этого идет пласт тэгеров. Они не хотят делать куски, я даже не знаю, как это объяснить, хотя маркер стоит дороже баллона, например. Как минимум на пару сотен. Они выбирают самый лёгкий путь, короче. Сложнее же нарисовать рисунок на нелегальной стене, это же надо потратить время, силы, деньги, ну, больше денег потратить, естественно, это труд с нервами и с риском. А нарисовать надпись можно за пару секунд, просто проходя мимо маркером.

— У тебя есть художественное образование?

— У меня нет художественного образования, у меня в школе по ИЗО была тройка. Из художественной школы меня примерно через месяц выгнали, потому что я, во-первых, на себя внимание перенимал детей, они отвлекались, и я не рисовал по канонам. Я очень люблю черные контуры, поэтому, когда я рисовал какие-нибудь вазы, я брал кисть сантиметровую и контурировал. Моих родителей вызывали в художку, потому что я нарисовал у бабочки черное тело. Мой отец сказал на это только одно: «А какое оно у нее?» Ну, оно черное. И всё, какие вопросы. И как-то с художкой дело не пошло, сейчас я понимаю, я бы хотел иметь академическое образование. Пса того же я рисую с себя, ну, то есть, если я не знаю, как рука выглядит, я ставлю ее, перерисовываю примерно.

— Пошла шутка возникла в связи с некоторыми деталями пса…

— Да не с деталями пса, просто анатомия собаки :)

— Есть ли у тебя какие-то официально заякоренные эти псы, они висят в чьих-то коллекциях, выставляются, дома у кого-то висят?

— Есть два брата, сибирские коллекторы, у них была выставка в музейно-историческом центре, у них есть пара моих работ, у разных людей в Москве, в других городах, и в нескольких барах еще нарисованы они. В Joe Пеший, «Дело не в тебе» и во «Вписке». Откуда корни и идут всех эти контрактов.

— А ты его вообще продавал хоть раз? Или картину с ним?

— Картину продавал, да, я постоянно продаю. Стикеры, рисунки и прочее-прочее.

— Слушай, а как ты относишься к академической культуре вообще? В театр ходишь? Художественные выставки классические?

— Это не то что не мое, просто не возникает такой мысли. Ты привык двигаться в одном, а тут как к возвышенному искусству пришел, чувствуешь новое веяние в своей жизни, это всё вдохновляет. Меня вдохновляет мир вокруг вообще. Мне нравится соцреализм очень сильно, вот такие вещи прям. Советское искусство, например, перестроечное.

— Ты же, по сути, очень хорошо вписываешься в сибирскую и красноярскую в частности историю сибирского иронического концептуализма, есть пес, он с умом сделан и при этом он с юмором. Ты знаешь об этом движении? И почему у нас в Красноярске всё растет с иронией?

— Наверное, потому что у нас какое-то свое мышление сибирское. Всё равно Сибирь — не Москва, очень сильно отличается и уровень жизни, ментальность, прочее. Исторические корни у нас разные. Поэтому все как-то делается с легкой иронией, чтобы жить наверное проще было. У нас как говорится улыбка, но в глазах грусть.

— А ты себя осознаешь частью культуры Красноярского края?

— Да, в целом осознаю.

— А что круто в красноярской культуре?

— Именно в красноярской культуре? Что она самобытная, мне кажется. Она более ремесленническая, чем поп-культура. То есть видно, что люди всё делают как-то топорно, короче, недалеко от народа уходит на самом деле. Художник Александр Блосяк, который рисует лес, мне очень это нравится, это прям прекрасно, этим можно хоть обои домой делать.

— Вот я так ждала Блосяка, когда я тебя спросила — кто в Красноярске?

— Ну и… (машет рукой) да все молодцы.

— Слушай, а если тебя попросят оформить балет, современную оперу, с официальной культурой красноярской как ты?

— Я думаю, наверное, согласился бы. На приятных условиях. В Красноярске меня бесит воздух очень сильно. Я всегда хожу, будто мне в рот засунули вату. А по культуре, ну да, многие просто поверхностные. И все одно и то же: Бэнкси, Покрас Лампас, все только на этом строят свое мнение. Если машину оформить — это каллиграфия, всё. Вообще ничего другого, если уличное искусство — это Бэнкси. Этих художников миллион, миллиард, у нас интернет у всех прекрасно подключен, вышки 5G, и такое ощущение, что люди из какого-то журнала узнают с задней обложки из статьи про культуру и мне это кажется странным. Хотя как бы в той же Москве все разбираются, здесь тоже ничего не мешает.

— Давай ТОП-3 крутых российских уличных художников.

— Это граффити-команда «Зачем», которые держат планку как раз уличного вандализма, но при этом всё очень круто и монументально. Александр Блосяк, потому что он делает очень хорошие паттерны на лесную тематику, это очень приятно визуально смотрится и Антон Сакво, потому что делает простые ироничные рисунки на тему жизни вообще в России. Это лёгкий стиль.

— Слушай, ну вот пса нет, что дальше?

— А дальше что-то новое будет. И всё. Надо время, надо заняться своей жизнью. Надо меньше уходить в жизнь персонажа, надо в свою, потому что есть еще над чем работать. Пока беру перерыв небольшой, дальше посмотрим, но что-то обязательно будет.

— Есть страх, что ты, как актер одной роли, что ты останешься в истории искусства как художник одного Ленивого Пса?

— Не, нет такого страха, потому что есть другой персонаж, но о нем я не буду просто говорить. Он уже не в Красноярске, а больше в Москве известен.

— Улицы обрастают камерами, все уходит в интернет, какое будущее у стрит-арта?

— Будет более подконтрольным, но кто хочет делать, тот всегда найдет способ, хоть на него камеру повесь.

— У тебя есть фанаты, у пса есть, что писали люди, когда ты его убил?

— Соболезновали. Вот, спрашивали, зачем, почему. Просто слова соболезнования и все. Говорили, что, блин, круто, спасибо за все, что делал. Сидишь такой, ничего не хочешь делать, и понимаешь, что люди ждут.

СМОТРИТЕ ВИДЕО ИЛИ ЧИТАЙТЕ ТЕКСТОВУЮ ВЕРСИЮ ИНТЕРВЬЮ

ЯКОРЬ

— Наталья, цитата сразу: «Настоящее подтверждение того, что пандемия отступает — Наталья Сипетая вновь заинтересовалась продюсированием выставок», — так написал о вас министр культуры Красноярского края Аркадий Зинов, оказывал содействие в организации выставки «Настроение эпохи: ХХ век глазами Родченко и Лагранжа», вообще чем-нибудь помог и помогает?

— Его содействие заключалась скорее в том проявленном интересе. И власть же, чем она помогает? Если бизнес накапливает капитал и потом может пускать его в благотворительность, то власть накапливает власть. И… ну то есть он интересовался, чем он может помочь, но по факту мои выставки проходят на государственной площадке, мы перебрали его ресурсы, и кроме вот площадки, собственно говоря, министерство культуры не может ничего предложить. А, ну и свой административный, свой имиджевый, скажем так, ресурс. Ну… спасибо!

— А что вы ощущаете вообще от местной официальной культуры — поддержку или наоборот, вы такая заноза, что вот вы что-то предлагаете, а надо же реагировать все время как-нибудь на вас?

— Я могу сказать, что касается Музейного центра как государственной институции, они реагируют очень быстро, в данный момент они среагировали просто мгновенно. Они сказали: да, все, мы делаем эту выставку вместе, мы ее берем, ну а я со своей стороны дальше сделала такой подарок, что ли — я оплатила расходы и передала эту выставку музею. И, что касается вообще инициатив в культурной жизни края, я, наверное, перестала их в последнее время как-то инициировать, и была мысль вообще уйти из этой области либо в какие-то совсем камерные проекты, ну потому что как раз понимания там намного больше, камерные и VIP. И понимания, и денег. А когда делаешь большой проект для общества, с одной стороны это миссия, я ощущаю это как миссию. То есть я делаю, когда не могу не делать. Но с другой стороны: каждый раз в конце есть такое ощущение, что я пытаюсь обогреть воздух целого города, что я очень активно пытаюсь вовлечь людей в свой выставочный процесс и мне важно, сколько человек придет, сколько человек посмотрит, и потому что каждый раз, когда ты смотришь искусство, ты выходишь другим. В этом, собственно говоря, и есть, наверное, миссия искусства. Когда взаимодействуешь с государственными институциями или социальным институтом в лице министерства культуры, то у нас как бы разные интересы. Найти точки соприкосновения очень трудно.

— Ну это же, как у Андрея Вадимовича Макаревича: «И через час большой огонь угас, но в этот час стало всем теплей» — это по поводу «отапливать улицу». Много зацепок дали для вопросов, сразу с конца начнем: вип-тусовка — люди, которые привыкли на такие мероприятия ходить исключительно по пригласительным, потому что это статусно, а вы объявили во всеуслышание, что все должны пойти и купить билет, и цена невысокая, но сам факт! Как люди отреагировали?

— Да, это важный для меня вопрос, и я пошла на это, хорошо-хорошо подумав. Но наверное, именно потому, что я много раз перед этим разочаровалась, устраивая такие вот званые вернисажи, такие предоткрытия, куда все стремятся попасть. И вроде бы я хожу такая вся нарядная королева, но люди приходят больше пообщаться друг с другом, чем вынести что-то с этой выставки. И я поняла, что меня перестало это устраивать, все-таки это идёт вразрез опять-таки с моим внутренним каким-то позывом — делать в принципе культурные проекты.

Я решила, что открытие будет открытым, вернисаж будет открытым, не будет никаких вот этих предысторий, и пригласила всех купить билеты. Я не звонила никому специально для того, чтобы понять, кто готов сразу, такие люди были. Но многие все-таки ждали, наверное, личного хотя бы приглашения какого-то. Но тут надо понимать механику организации выставки. Я бы, может быть, и позвонила, и пригласила бы, но мы сделали рекордно быстро эту выставку, и когда ты рассылаешь пригласительные и делаешь частные звонки, это занимает неделю вообще-то. У меня не было этого времени, и честно сказать, совсем не было желания. Я просто перестала понимать, для чего.

Мы же закрыли продажи, потому что реально было продано много билетов, мы не могли их больше продавать, потому что еще ограничения пандемические действовали. Но я сказала, что выставка до 15 мая, вы можете прийти в любой момент! Может быть, я буду делать какой-то еще формат закрытый, именно образовательный. Много заявок от тех, кого, как говорится, мы приручили, то есть от той бизнес-аудитории, которая уже привыкла получать от меня порцию какой-то развивающей информации. Заявки есть, но я не хочу больше этого делать за свой счет.

— За свой счет! Вопрос от тех, кто все, как у Экзюпери, все меряет в деньгах, — взрослые люди. Сама выставка, я так понимаю, для Красноярска была бесплатной, то есть предоставлены материалы. Но организация быть бесплатной явно не могла, начиная с транспортировки и заканчивая прекрасным праздником, который здесь случился. Можно говорить о деньгах? Во сколько обошлась вся история?

— Ну она еще не обошлась, у нас еще впереди отгрузка обратно и отправление, финисаж. По предварительным подсчетам, это стоит где-то порядка 600 тысяч рублей. Немало, да.

Когда я начинала делать свои проекты только, я, конечно же, по инерции делала ставку больше на тех, с кем я общаюсь, на свое поколение. Мне приходилось прямо затаскивать людей щипцами, можно сказать, в музейные залы. Это было нелегко, и каждый раз это такое колоссальное количество энергии. Я даже болела каждый раз после выставки. Но сейчас здесь молодежь — это очень-очень оптимистично для меня.

— У вас был необычный такой конструктивистский, супрематический костюм. А что внутри творилось? Это было сложно или это наоборот было легко, вы королева, вы главная на этом мероприятии? Там был определенный посыл или все-таки было много сомнений: все так не оденутся, а я оденусь?

— Я вначале действительно сомневалась, потому что боялась, что платье очень много заберет на себя внимания от выставки, но сомневалась недолго, буквально, наверное, один день. И тут подумала: да, действительно, это будет хорошо, ведь моя цель, как бы ни было мне неудобно — максимально привлечь внимание к этому проекту. И я понимаю, что средствам массовой информации нужна картинка.

— Что такое культурный продюсер? Вы не творец, в смысле не художник и не музыкант. И вы не чиновник от культуры. Это какое-то такое место, которое вы сами изобрели или заняли нишу?

— Мне как будто бы ангел на ушко нашептал. У меня было внутреннее почему-то убеждение, откуда-то взявшееся, что мне нужно делать выставки. Я никогда этим не занималась до этого, я по профессии журналист. Работала в СМИ, работала в рекламе, работала в пиаре, но я никогда не работала напрямую в культуре и уж точно не делала выставки.

— Это же пиар культуры, только они вас не нанимали — вы сами.

— Ну я не знаю, это было изнутри, и конечно, я на первых трех выставках, на ходу училась это делать. Сейчас я уже матерый такой продюсер. Этот проект снизошёл на меня, на самом деле, как миссия, я давно хотела привести Родченко. Когда мне его предложили привезти, нужно было реагировать очень быстро.

— Да, как получилось так, что фотографии оказались не в Ельцин-центре, не в Екатеринбурге, где вроде как должны были оказаться, а у нас?

— Все благодаря нашей совместной очень быстрой реакции. Я решила прямо в ту же секунду, когда увидела предложение от своих партнеров — галереи Люмьер, которые совместно с фондом «Стилл Арт» сделали такой популяризаторский проект. Сразу же позвонила в музей Ковалевскому Сергею, и это было просто чудо, потому что в этот момент они сидели, ломали голову, чем заполнять экспозицию, потому что у них снялся большой партнер с большим проектом.

Александр Родченко
Спортивный клуб «Динамо», 1935
© Предоставлено Фондом Стилл Арт

— Я думаю, это Закиров опоздал с персоналкой (шутка). Наталья, вы чувствуете и как часто к себе потребительское отношение из-за фамилии, из-за ассоциации с деятельностью вашего мужа. Как это на вас отражается?

— Да, такое есть. Но я просто, наверное, стала более избирательна в своем круге общения. То есть с одной стороны, я открытый человек, в том, что касается культуры. Все другие вопросы, поступающие ко мне, я просто игнорирую, то есть я научилась отказывать. А в личной жизни у меня очень-очень маленький круг общения сейчас.

— А как относится семья к вашей музейно-просветительской деятельности, поддерживают? Была очень трогательная сцена на вернисаже, когда на вас был сложный костюм, я видела, что ваш муж вам помогает подняться и спуститься по лестнице, ну это же явно не картинка для прессы?

— Нет, конечно, мне действительно было очень трудно в нем передвигаться, и ну он же мужчина, и для него было естественным меня поддержать. Так же, как для него, мне кажется, просто и естественно, и я бы даже сказала, гордо — поддерживать мои проекты. Он гордится. Я не сразу это поняла. Особенно, когда на первые проекты мне приходилось просить деньги. Я же делаю это не за счет компании мужа, я делаю это за свой личный счет, то есть семейный бюджет. Я беру и вкладываю в культуру, и он как бизнесмен считает, что деньги должны возвращаться для того, чтобы я могла делать новые проекты на эти деньги, реинвестировать их.

— Что вы испытываете, когда бываете на мероприятиях, организованных не вами? Хочется что-то докрутить в организации или, наоборот, вы просто гость, никакой ответственности, можно наслаждаться посещением?

— Ой, когда я начала делать выставки, делала их интенсивно, у меня был год, когда я сделала пять проектов. Правда, от нагрузки там чуть не умерла, но я тогда с удовольствием ходила как раз на чужие мероприятия, потому что для меня это был релакс, расслабление, где я могу потреблять культуру и при этом не загоняться со своей бешеной деятельностью. И я просто выбираю. Выбираю, куда ходить, для того, чтобы мне не резало глаз. Это больше такой подход зрителя, который познаёт. Познаёт себя через искусство, чем подход меня как организатора.

— А что для вас культура вообще? Это высокая материя, искусство или это очень широкое понятие, из серии гастроужины, например? Это тоже часть культуры? Или культура должна оставаться такой недосягаемой, для избранных? Ну такой по-хорошему пафос и снобизм культуре полезен и прописан?

— Культура — это то, как мы живем. Это то, как мы общаемся друг с другом. Это наши улицы, то, как они выглядят, это архитектура наших городов, это чистота наших городов, это экологичность в нашем поведении по отношению друг другу — вот это в первую очередь культура. И искусство в высоком смысле, оно помогает эту планку не просто поддерживать, а поднимать каждый раз, да повыше и выше, и выше.

— Наталья, назовите, пожалуйста, на ваш взгляд, трех самых влиятельных людей в красноярской культуре?

— Так, разберемся сначала с понятием «влиять» в культуре. Для меня это значит, что человек способен запускать какие-то процессы, которые через время, через годы ведут к трансформации общества и выходу его на новый культурный уровень.

Для меня до сих пор и, наверное, для всех красноярцев все-таки самый влиятельный человек в культуре — это Федирко, Павел Федирко, который создал культуру Красноярья. Который, будучи чиновником, да, тогда партийным функционером, что вообще нонсенс, провозгласил слоган «Красноярский край — край высокой культуры» и сделал максимум для этого. Он создал здесь инфраструктуру, он не просто построил здания, что тоже было непросто. Я слышала истории, в которых рассказывали, как он просил деньги под строительство Филармонии. Скажем, он вынужден был обосновывать в партийном руководстве это тем, что нам негде делать вот эти партийные приемы, съезды.

Назову, наверное, целую команду, уже так не будем далеко удаляться в историю, но мне кажется, что сейчас — это команда ТЮЗа. Да, я видела, как они начинали, имею в виду, как они начинали с приходом Феодори Романа, их художественного руководителя, и я видела, какие метаморфозы начали происходить с приходом директора Натальи Кочорашвили, и конечно, сейчас это не просто театр.

— Есть что-то, что не нравится, раздражает, бесит в культуре вообще и какое-то красноярское явление, может, есть совершенно конкретное, которое как-то у нас сформировалось, и почему так? Может, обо что-то приходится запинаться постоянно?

— Это все-таки качество продукта. Мы имеем дело с тем, что у государства, к сожалению, нет ресурсов для того, чтобы поставлять качественные продукты в культурные учреждения. А он, продукт этот, дорогой, очень дорогой. То есть, если сделать спектакль, то там миллионы. Миллионы, да. И конечно поэтому я, может быть, и боготворю команду ТЮЗа за то, что они умудряются находить финансирование.

Государство, государственный бюджет не позволяют ни привозить, скажем, выставки классиков, ни делать фестивали типа оперного фестиваля Хворостовского, ни делать мощные какие-то театральные постановки. Просто нет денег, и поэтому, конечно, мне не хватает в нашей культурной среде качественного продукта. Я все время облизываюсь на то, что происходит в Москве и в Питере. У нас все достаточно интенсивно развивалось в последние годы, но мы очень далеки от столиц еще.

— Но тогда вы, поскольку человек погруженный даже во внутренние процессы, например, Мариинки, каких-то еще крупных мирового уровня культурных учреждений, скажите, что круто в Красноярске?

— При своих минимальных бюджетах все-таки делать какие-то интересные и важные в культуре проекты. Когда есть Большой театр, скажем, куда благотворители и попечители стоят в очередь, и взнос там исчисляется сотнями тысяч долларов, ну и билет стоит 15-30 тысяч рублей, допустим. У нас, не знаю, такой подход немыслим был бы просто. Мы вынуждены, как та мышь, которая лапками взбила масло из сметаны и выкарабкалась. Мне кажется, это вот круто. Не сказать, чтобы хорошо, но такова реальность.

Интервью №2

— Он говорит, что я его заставила рисовать во время интервью. Давай, знаешь что? Мы то, что ты нарисуешь, на одном из твоих уже традиционных аукционов попробуем это продать и посмотрим, за сколько уйдет. Что это будет?

— Это будет вольная копия картины Пикассо «Любительница абсента». Я против алкоголя, поэтому у меня будет картина называться «Любитель соснового рафа», на ней будет изображен медвежонок, вот так вот сидящий, упитанный. Вот я сейчас его рисую и понимаю, что ему даже сложно себя обнять. И рядом с ним будет бутылочка с сосновым рафом. Но цвета будут пикассовские.

Пабло Руис Пикассо
Любительница абсента
Государственный Эрмитаж

Саня Закиров
Любитель соснового рафа

— Расскажи про аукционы! Как появилась идея? И это какой-то постоянный круг людей, которые ловят на аукционах твои работы?

— Идея аукциона появилась ввиду недостатка денег и наличия картин. Я хотел продать, но понял, что мне очень некомфортно придумывать цену, назначать ее самому. Я подумал: ну вроде логично, что картина должна стоить столько, сколько за неё готовы заплатить. Но вот если у одного человека спрошу: сколько готов заплатить?! Он скажет: ну тыщу… А если у большого количества людей спросить: сколько готовы заплатить, один скажет тыщу, а другой — тыщу сто!

Вот я и подумал: буду, значит, продавать аукционом. Ну ещё у меня принцип — стартовая сумма всегда −100 руб., чтобы совсем не назначать никакие рамки ценовые. Понятно же всем, что это такой постиронический трюк.

— Из серии: любите меня, хвалите меня, скажите, что я дороже стою?

— Да-да! Мол, да Саня, ты чо, это как минимум пятихатка. Периодически появляются какие-то люди, которые до этого никак себя не проявляли, не торговались. Тут раз, поставил ставку, раз — двадцать тысяч. Что за человек, непонятно…

— Зачем они это делают? Они инвестируют в искусство, которое потом станет стоить дороже? Они тебе помогают?То есть это такой донейшн, помощь молодым талантам? Это просто чисто азарт — дать больше, как за кусок свадебного торта? В чем прикол?

— Да как будто это не самый лучший способ вложиться деньгами куда-то. Я думаю, что просто берут, чтобы у них на стенке висело. Нет, некоторых ребят я знаю, что им в кайф торговаться, могу имена назвать. Дмитрий Валентин — есть такой красноярский коллекционер.

— За сколько максимум покупали твою картину на аукционе?

— Недавно совсем картину большую — 1,5×2 м. «Погоня музыкантов за Стасом Михайловым» купила моя преподавательница по отечественной истории из института за 32 000 рублей.

— В культурной тусовке ходит история о том, что одна из твоих картин продана за 400 000 рублей, это правда?

— Нет, это неправда. Не за 400 000, а за 170 000 рублей купили с выставки «НеМосква не за горами». В Питере проходила такая выставка. Все деньги пошли на холсты и прочие материалы для персоналки. Это я так написал картину, которая, видимо, хорошо будет смотреться в особняке какого-то секретного бизнесмена. Там целый рассказ к ней прикреплён, такой хулиганского немного толка, о том, как я в прошлое возвращаюсь и с Молодым Шишкиным дерусь. Мне очень лестно было, что человек, который купил картину, попросил рассказ тоже скинуть. Не просто роскошную картину в роскошной раме с роскошными медвежатами купил, а вот именно, что он понял концепцию, прочитал этот рассказ.

— Твои картины покупают известные красноярцы: Анна Прохорова, Наталья Сипетая? Ты крут? Ты ощущаешь это? Это успех?

— Это успех, наверное, по сравнению со мной образца годовалой давности. А так-то, ну какой-нибудь Слонов, он же вообще за бешеные деньги продается. И Александр Суриков. Понятно, что они крутые, да, если с ними сравнивать. Но они крутые, да.

— Саш, что тебя бесит? Раздражает в Красноярске, культуре? Современном искусстве?

— Ну у меня вообще принцип такой, что меня ничего не бесит. Если я ощущаю это чувство неприязни, то я думаю: наверное, виной всему не то, что произведение плохое, а виной всему моя невежественность. Просто я не до конца понял. Я выработал для себя презумпцию невиновности, у меня презумпция хорошего искусства. Даже если оно меня начинает бесить, я такой: не-не-не, нормально. Это просто ты не разобрался. Ты не шаришь, Сань.

— Что произойдет, когда тебе будет хватать денег не только на холсты, а вообще на все? Уедешь из Красноярска?

— Да я, может, уеду, даже если мне денег хватать не будет. У меня нету какой-то такой принципиальной цели всегда в Красноярске оставаться, но мне тут нравится просто. Я довольно к финансам отношусь легкомысленно. Ну точно не начну заморачиваться и пытаться целенаправленно свои картины как-то очень дорого продавать, участвовать в супераукционах.

— Это что? Пост-пост-ирония? Ты пришел к тому, что художник должен быть голодным или по крайней мере скромным?

— Да нет, я не пришел. Это не постирония. Я ж не голодаю. Ну иногда голодаю. Вот я на холст сегодня с утра денег занимал у начальника. 200 руб. стоит холст. Периодически бывает, что у меня нету денег совсем, даже на проезд. Я всегда могу написать в Инстаграме пост: займите тыщу рублей.

— Знаменитая история с «Займите тысячу! Давай вот что. (Бочарова лезет под стул) Помнишь, как у Булгакова: кот Бегемот встал со своего места, и оказалось, что он сидит на рукописях. А я сидела на тысяче рублей. Ты буквально накануне написал в очередной раз: займите тысячу. Вот тебе тысяча, что дальше происходит? Куда путешествует эта купюра?

— У меня резко повысилась любовь к данному интервью только что. Очень стало комфортно. Ты спросила, куда пойдёт купюра, она пойдёт в художественный магазин. Очень пафосно звучит, но могу другую формулировку придумать: не хочу быть рабом денег, чтобы они меня хоть сколько-то заботили. Мне нравится быть властелином денег, пусть и небольшого количества. Мне, допустим, не жалко там пораздавать денег своим друзьям-художникам. Мне вполне себе комфортно и прикольно самому по себе. Искать деньги, тратить деньги. Ну потратить деньги точно не отнимает много времени.

— Обязательно ли сейчас нужно быть странным, хайповать, чтобы быть успешным, чтобы тебя заметили?

— А я не знаю. А я странный? Мне-то кажется, что не странный. Ну ладно, не отвечай, я понял. Это, наверное, необязательно, но это большой плюс. Художники-то в основном все странные. Это просто механизм, который может к твоей личности привлечь внимание большее. Но тебе надо за этой странностью естественно иметь какую-то подноготную, художественный талант. В общем да, из-за того, что очень много художников развелось, чтобы как-то выделиться, удобно быть странным.

— Ты творец или ремесленник? Или ты хороший арт-дилер, который хорошо знает историю искусства и примерно может предположить, что нужно делать, чтобы на этой волне дальше проехать?

— Так, ну точно не ремесленник. Творец? Ну наверное, творец. По поводу истории искусства, кстати, я тоже не очень хорошо знаю. А по поводу того, что я понимаю как, какие какие работы лучше продаются, — такое есть. Это конечно, может, не очень честно. Но когда я встраиваю тех же мишек в произведения искусства, я пытаюсь не брать совсем неизвестные произведения, потому что не будет вот этого момента узнавания. Мне нравится, когда людям нравится смотреть на картины, необязательно мои. Тут прямо глубокой какой-то кристальной идеи нет, просто есть идея снятия некоторого пафоса с произведений искусства. Я сам себя причисляю к движению «Сибирский иронический концептуализм», в которое входят Вася Слонов, «Синие носы», Дамир Муратов. И они, ну ладно мы, выступаем, выступаем за то что, что искусство не обязательно должно быть серьезным. Вот эта тема меня волнует: тема серьезности. Мне нравится нарочито несерьезные вещи делать, ну и вот встраивание мишек: несерьезных, плюшевых, мягких и дурацких — это именно про снятие налета серьезности с искусства.

Афинская школа
Фреска Рафаэля Санти
Станца делла Сеньятура (Ватикан), источник: legacy-time.ru

Для персональной выставки я прям продумываю концепцию работ, очень сильно из-за этого устаю, трачу силы. А вот просто мишек повстраивать — это как бы легко, ненавязчиво, можно просто сидеть красить, одновременно давать интервью. Я изначально сказал, что в марте будет персоналка, но в марте её не будет. Потому что я не успел. Так что когда-то она там будет, летом или после лета. Это небольшой бунт против таких традиционных современных персоналок, когда выставка готовится, исходя из какой-то концепции одной, и все работы под эту концепцию подгоняются. Чисто формально как это будет устроено: это будет три зала, один зал, посвященный Красноярску, красноярской идентичности какой-то, различным красноярским артефактам и достопримечательностям: носу Поздеева, чёрному небу, Биг Бену, Хворостовскому, Паше Цветомузыке. Второй зал будет посвящен как раз оммажам, другим авторам из истории искусства, тут тоже очень в разных техниках будет. И третий зал, он такой самый дробный получается, он будет посвящен социальным явлениям и политическим.

— Классный ты топ культурных кодов Красноярска перечислил! Хворостовский, Паша Цветомузыка и чёрное небо.

— Я вообще слабо волнительный человек. Меня волнуют именно в художественном плане скорее какие-то мета-темы, которые про само искусство. Меня волнует проблема авторского права.

— Как человека, который влепил медведя в «Рождение Венеры» Боттичелли?

— Да-да-да.

— Ты подписываешь свои работы?

— Нет, не подписываю. Только когда просят. Просто мне подпись не нравится ставить. Я могу сзади подписать, но прямо на холсте я не люблю подписывать, потому что это для меня, это лишний визуальный шум.

— У меня здесь есть несколько работ. Кое-что из этого делали художники, а кое-что детская мазня. Можешь сказать, может что-то из этого претендовать на то, чтобы называться искусством, а что из этого просто детская мазня? Это к современному искусству и часто возникающему вопросу: почему это все стоит денег? Мой ребёнок тоже так может.

— Да у меня, кстати, на выставке будет две картины, «Моя дочь так может» и «Мой сын так может».

СМОТРИТЕ ВИДЕО. ВЫ ТОЖЕ МОЖЕТЕ ПОУЧАСТВОВАТЬ В ЭКСПЕРИМЕНТЕ БОЧАРОВОЙ, ОТВЕТИВ, ЧТО НАРИСОВАЛИ ДЕТИ, А ЧТО ХУДОЖНИКИ

— Какие три человека сейчас в Красноярске самые влиятельные в культуре? Культуре вообще. Вот как срез временной того, что происходит помимо политики и пожрать.

— Я в своем музейном центре «Площадь мира» сижу, и мне как бы этого хватает, а допустим, что там в Суриковском происходит, я этого не знаю. Для меня влиятельный человек — это Оксана Будулак, кураторка, потому что она пытается развивать молодёжное искусство Красноярска уже много лет. Сергей Леонидович Ковалевский, который арт-директор музейного центра. Ну потому что он директор. И ещё очень приятно, что в последнее время он тоже начал молодым искусством интересоваться. Я к нему проникся симпатией большей. Большей, чем до этого. Сейчас он посмотрит и скажет: а что, до этого не было симпатии? Ну в общем, он начал покупать в коллекцию ребят местных молодых. У меня он купил гравюру с мишками, «Афинскую школу», 30 картинок Алины Долбилиной он купил, молоденькой художницы. И для меня это очень здорово, что вот человек, сколько ему, 60 лет, вот вроде не нравились красноярские художники, и тут раз, понравились.

— Кто крут?

—  Кто крут? Кто крут?.. Ну я более-менее крут вроде. Ну так, чуть-чуть (смеется).

— Какие ты видишь проблемы в культуре Красноярска?

— Я такой человек, которого мелкие какие-то проблемы интересуют. Я, допустим, не считаю, что что-то вообще надо глобально менять в культуре, как будто все нормально идёт. Во всех заведениях, где проходят вернисажи, разрешить фуршеты проводить.

— Какая самая великая картина в истории изобразительного искусства?

— Самая великая? Да ну, наверно, я не буду оригинальным, но «Чёрный квадрат» как будто бы один из самых великих. В том плане, что он сломал хребет современному искусству и срастил заново. «Унитаз» Дюшана (Закиров имеет в виду «Фонтан»), он открыл миру, что можно выставлять в качестве произведения то, над чем ты вообще не старался. Искусство точно что-то должно… но в разных ситуациях, я думаю, разное.

Чёрный квадрат
Казимир Малевич
Государственная Третьяковская галерея

P. S. Ровно через сутки мы встретились с Закировым на вернисаже Натальи Сипетой в честь открытия выставки «Настроение эпохи». 

— Прошли сутки с нашего интервью, с момента как картина «Любитель соснового рафа» была написана и выставлена на аукцион. Саша, за сколько продал?

— Я продал ровно за 5000 рублей тому человеку, которому я был должен 5000 рублей. Это меня побудило почаще участвовать в различных интервью, где мне предлагают в течение часа нарисовать картинку. С такой крупной суммой займа больше нету кредиторов, остальным людям я должен классическую тысячу. В том числе тебе. Но я отдам. Скоро. Я обещаю.

Интервью №1